Первая любовь

Мне было 14 лет. Вспомнилась мне моя влюбленность, которая, конечно, не могла со мной не случиться. Его звали Арсеном. Он был тоненьким высоким мальчиком, странно бледным на фоне своих загорелых и коренастым братьев, с очень темными глазами, словно бы лишенными зрачков. Я помню, что Арсен с братьями столкнули меня в воду, когда я боязливо топталась на бетонном волнорезе, не решаясь прыгать в воду, по которой в тот день уже начинали ходить первые волны. Я стремительно скатилась с волнореза, больно зашибла ногу, и, переждав волну, подняла вверх свою мокрую, гладкую голову, и очень сердито поглядела на столкнувших меня мальчишек. Они дружно хохотали, и только Арсен вдруг сделался смертельно бледным, я и позже замечала в нем эту особенность, очень нравившуюся мне и смутно меня волновавшую. Он никогда не краснел и не покрывался румянцем, но всегда отчаянно стыдившийся меня, вдруг покрывался мертвенной бледностью, и на белой коже его еще черней становились его темные армянские глаза. Между нами не было ничего того романтического, о чем мне так мечталось в мои 14 лет, мы даже ни разу не поцеловались, хотя я так страстно желала этого, и очень сердилась на Арсена за его скромность, и мне все казалось, что он боится меня. Он, в самом деле, боялся меня до какого-то мистического трепета, и когда я вдруг прямо взглядывала на него, он тотчас становился бледнее мраморной стены, и опускал свои прекрасные ресницы… Помню, мы сидели на песчаной отмели, до которой можно было добраться проплыв пару километров, и болтали ногами в воде, просвечивавшими призрачными изумрудным цветом, и моя нога поминутно касалась его ноги. Арсен вдруг, молча, не сказав мне ни слова, бросился в воду, и поплыл куда-то прочь от берега. Я напрасно кричала ему вслед, плыть за ним я бы никогда не решилась, он так и не отозвался. Я сидела одна на песчаной отмели и горько плакала, думая, что совсем-совсем ему не нравлюсь. А ночью он приходил к тому самому домику, который мы снимали с родителями, к той убогой комнатке с единственными окошком на улицу, и кидал в него камешки. Мой отец сердился, демонстративно надевал брюки, грозя выйти на улицу, и как следует, отделать шутника. Я лежала лицом к стене, колупала пальцем выцветшие обои, и думала, что все-таки очень нравлюсь Арсену, если он бросает камешки в мое окно.