"Второй поворот направо, а дальше прямо до самого утра"

Сколько Ксения себя помнила, она всегда жила недалеко от станции метро Воздухоплавательный Парк, в одном из тех питерских домов, построенных века этак два назад – с высоченными потолками, лепниной и каминами — в которых обычно обитают либо очень богатые, либо очень бедные люди. Богатые владеют квартирой целиком, бедные довольствуются одной-двумя комнатами в коммуналке.
У Ксении с ее папой комната была одна. Им в общем-то хватало, а потом, когда папа умер, комната оказалась в ее единоличном распоряжении.
Всю свою жизнь Ксения ненавидела этот дом и эту комнату, потому что они делали ее не как все.
Другие дети могли позвать приятелей по уличным играм к себе домой; там можно было играть в «Монополию» или смотреть «Джуманджи», или, болтая, сидеть на уютной кухне, где мамы этих детей готовили что-нибудь вкусненькое.
К себе в гости она кого-либо звать стеснялась.
В ее доме не было кодового замка, и первое, что видели входившие в дом люди — это грязная обшарпанная парадная с исписанными матом стенами. Лифта тоже не было: в те времена, когда строился этот дом, о таком техническом чуде, как лифт, даже не мечтал никто. Звонок в квартиру был срезан, из дырки в стене жалко торчали два провода. В прихожей всегда царил полумрак — проводка была испорчена, и соседи по квартире отказывались вызывать электрика — и пахло пылью и чем-то кислым, грязным.
Сидеть и болтать с друзьями на кухне тоже не получалось. Тут стояла газовая колонка начала двадцатого века, крайне своевольная, создававшая множество проблем как при нагреве воды, так и при готовке. Еще тут жили тараканы. С проводкой на потолке кухни дела обстояли примерно так же, как в прихожей, и темноту разгоняло лишь голубоватое мерцание телевизора. Иногда включенный телевизор создает эффект уюта, пусть и слабенький, здесь же все было наоборот: он всегда работал неизвестно для кого и неизвестно зачем и только усиливал ощущение безнадеги, разливавшееся по квартире точно застоявшаяся болотная вода.
В их с папой комнате все было не так плохо: например, там имелось большое эркерное окно с широким подоконником, которое Ксении очень нравилось. Но в оконной раме было множество щелей, сквозь которые дуло, и в комнате вечно стоял холод. И обои были старые, некрасивые, и отходили от стен в некоторых местах после того, как их несколько раз залили соседи сверху. Под потолком чернела ажурная плесень.
Были у дома и кое-какие другие особенности, от которых гостям становилось не по себе…
В конце концов Ксении надоели косые взгляды и неловкое молчание, и она перестала приглашать друзей в гости. Возможно, дело было не только в доме: она все чаще ловила себя на том, что не знает, о чем говорить со всеми этими людьми. Она утешалась придумыванием историй про счастливых беззаботных девочек, в основном блондинок, у которых был красивый дом с уютной кухней и много друзей. Выдуманные друзья говорили только то, что ей хотелось слышать, и послушно замолкали, как только она от них уставала — как попугай, чью клетку накрывают покрывалом, — а в жизни все было не так просто. Сначала она стала слишком робкой для уличных игр, потом — слишком странной для дружбы с однокурсниками из института, потом — слишком холодной, чтобы поддерживать отношения с коллегами по работе.
А с квартирой — свыклась.
Может, дело было в усталости, но как-то незаметно для себя она пришла к выводу, что это все-таки дом, а не застенок. И даже тараканы с кухни со временем куда-то делись.
Однажды у Ксении появился, что называется, любимый человек. Они учились в одном институте (он — курсом старше), потом, не сговариваясь, устроились работать в одну и ту же компанию. Они даже внешне были похожи — северным холодком манер и тоскливыми, истинно ингерманландскими глазами, нездоровой бледностью и привычкой щуриться на слишком ярком свету. В какой-то момент Ксения поняла, что, видимо, придется пригласить его в гости, в ее темное, неуютное обиталище; она была почти уверена, что гость тут же сбежит — но он не сбежал, и вскоре пришел снова, и снова, и снова.
Но неприязни к ее квартире он даже не думал скрывать:
— Мне тут всегда не по себе. Темно, грязно — это полбеды… Гораздо хуже все эти непонятные скрипы и шорохи — как в ужастике. А главное, стены тут как будто смотрят. Знаешь, в японской мифологии есть такое чудовище — мокумокурэн?.. — Что еще их объединяло, так это эрудированность в довольно неожиданных областях и некоторая чудаковатость. — Он живет в старых домах, которые требуют ремонта. Название переводится как «множество глаз», и именно так он и выглядит — как десятки глаз в стенах… Он глядит, глядит и, в общем, постепенно сводит жителей дома с ума.
— Да уж, в моей квартире точно что-то этакое обитает. Ведь «все мы здесь не в своем уме», — попыталась отшутиться Ксения.
Как-то раз он попросил:
— Может, уберешь это зеркало из прихожей? Только не смейся, но каждый раз, когда я мимо него прохожу, в полутьме там вместо отражения мерещится черт-то что…
Ксения смеяться не стала. В следующий раз, придя в гости, он увидел, что зеркало завешено тканью.
В другой раз спросил:
— А откуда эти царапины от когтей на обоях?
— Кошка, — сказала Ксения.
Он знал, что никакой кошки ни у нее, ни у ее соседей по квартире нет, но решил не задавать вопросов.
Однажды он споткнулся о грязный, осклизлый порог кухни и растянулся на полу. Когда он поднялся, Ксения увидела у него на виске кровь: при падении он ударился головой о латунную ручку древнего, как мамонт, буфета.
— Лучше тебе не приходить больше, — тихо сказала она, вытирая ему кровь смоченной в спирте ваткой. — В следующий раз может быть хуже.
А он вдруг спросил:
— Не хочешь продать эту комнату? У меня есть накопления, можно было бы купить квартиру в новом доме и съехаться… Ты ведь всю жизнь этот склеп ненавидела.
— Надо подумать, — растерялась она. — Вряд ли в этом доме вообще кто-то захочет поселиться…
Как ни удивительно, покупатель нашелся.
В последний вечер в этой квартире Ксения обошла ее всю, то ли желая запомнить все получше, то ли гадая, как скоро сумеет это забыть. Провела пальцами по старым отслаивающимся от стен обоям и по заскорузлой поверхности капризной газовой колонки на кухне, сняла ткань с зеркала в прихожей.
Потом заглянула в кладовку. Там, разумеется, лампочка тоже не включалась: всю ее жизнь это место было средоточием тьмы и тайны. В кладовке должно было пахнуть пылью и старой одеждой, но вместо этого из темноты шел странный влажный запах, напоминающий о перегное и одиночестве.
Ксению это, впрочем, совершенно не удивило.
— Ну… прощай? — тихо сказала она темноте.
Они благополучно переехали в образцово нормальную квартиру в новеньком доме в Девяткино. С работающим звонком и просторной светлой прихожей.
Ксения изо всех сил постаралась стать как все. Она научилась быть симпатичной и улыбчивой и даже покрасилась в блондинку. Она завела приятелей, с которыми можно было обсуждать книги и кино на новенькой красивой кухне, придумала себе пару умеренно интеллигентных хобби. Словом, делала все то, что делают обычные люди и что с детства казалось ей залогом счастья.
Скрипы и шорохи, следы когтей на засаленных обоях и темное нутро кладовки снились ей все реже.
Беда в том, что все это почему-то ее не радовало.
Ей не хотелось признаваться в этом даже себе, но она скучала.
Может, в ее старом доме и не жил мокумокурэн, но дом определенно был чудовищем… Разве можно скучать по чудовищу?..
Получается, можно.
Однажды ноги сами привели Ксению к остановке, где можно было сесть на хорошо знакомый ей автобус номер 17. Ксения увидела, что этот автобус тут больше не ходит, но лишь укрепилась в желании побывать в старой квартире. Она дошла до метро, собираясь доехать до станции Воздухоплавательный Парк — ведь оттуда до ее родного Стражницкого переулка было всего несколько минут ходьбы; остановилась перед схемой станций, прикидывая, как быстрее добраться…
… и замерла. Станции, где она прожила почти всю свою жизнь, на схеме не было. Вообще.
«Что за ерунда?..» Ксения открыла карты на мобильном телефоне. Стала тыкать в кнопки, желая найти свой старый дом, переулок и станцию метро.
«Воздухоплавательный Парк»… Результаты поиска: ничего не найдено.
«Стражницкий переулок»… Ничего не найдено.
Тогда она трясущимися пальцами набрала цифры, который не забыла бы, наверное, никогда: свой старый домашний номер телефона.
После нескольких мучительно долгих гудков трубку все-таки взяли.
— Да?..
— Это я, — торопливо сказала она. — Ксения Воронова, девушка, которая жила раньше в вашей квартире… Вы меня помните?
— Помню.
— Вы только не удивляйтесь, но я хочу спросить… Дом ведь стоит в Стражницком переулке?
— Вроде никуда не улетел, — усмехнулся собеседник. — Он все там же, в паре минут ходьбы от Воздухоплавательного Парка.
— Уф. Гора с плеч… Представляете, в метро на схеме теперь почему-то нет моей станции.
— Не в обиду тебе, милая, но — моей станции. Увы, да, не все схемы отражают действительность.
Ксения не знала, что сказать на это замечание, и робко пожаловалась:
— И семнадцатый автобус больше не ходит… Я ведь не сошла с ума? Я вдруг поняла, что та квартира для меня очень важна. Она никогда не была красивой или уютной, я никогда ее не любила, но, понимаете…
— Понимаю, — согласился собеседник.
— Я не прошу продать мне ее обратно, но так хочется приехать, посмотреть, как там она… Скажите, как дотуда добраться?
— Второй поворот направо, а дальше прямо до самого утра.
— Э-э… Это из «Питера Пэна»?
— Ну, или вот так: перепрыгни через третью клетку, пройди мимо Труляля с Траляля и Шалтая-Болтая…
— Вы издеваетесь?
— Да, — безжалостно сказали на том конце трубки. — Ты сделала свой выбор, и этот дом больше тебя не ждет.