Жертва народного творчества

(Советское время. Так это было)
Для всех Новый год – это волшебный праздник, открытие городской ёлки, праздничные гуляния на площади, а потом встреча Нового года в кругу семьи и друзей. Для всех, кроме работников культуры. Для нас – это написание сценариев, многочасовые репетиции, закупка призов, установка аппаратуры, украшение импровизированной сцены на площади. А потом часа два говорим и поем на морозе в театральных костюмах, развлекая толпу.
После всего этого – новогодний бал в ДК, который заканчивался в половине двенадцатого ночи. Так что не каждый из нас мог добраться до дома к бою курантов. Да и компанией мы были уже неважнецкой – усталые, выжатые как лимоны, голодные, и часто злые, если на работе случалась нештатные ситуации. А они, эти ситуации, случались, черт бы их побрал! И не всегда по нашей вине. Но, крайними в любом случае оставались мы. Какой уж праздник…
И вот очередной Новый год. После открытия новогодней елки начались разные конкурсы для взрослых и детей, шумные игры, хороводы. Стоя на сделанной из снега сцене с микрофоном в руках и потихоньку трясясь от холода, я заметила метрах в двух от сцены нашего председателя Райисполкома Кострина в окружении семьи. Ничего хорошего это не предвещало. Мужик – гнида еще та, найдёт к чему прицепиться. Никогда никого из «верхушки» в Новый год на площади не видно было, а тут САМ притащился!
Молоденькая ведущая Люба как раз проводила очередной конкурс среди зрителей. Она присела на корточки на краешек импровизированной сцене и объясняла людям условия конкурса. Внезапно к ней подбежала женщина лет пятидесяти, уже под винными парами, резко вырвала из Любиных рук микрофон и отбежала, насколько хватило микрофонного шнура. Шнура хватило почти до представителя власти. Ломаясь и пританцовывая, баба заголосила в микрофон на всю площадь:
— Всё бы пела, всё бы пела,
Всё бы веселилася!
Всё бы я под ним лежала,
Всё бы шевелилася!
(Эту дурацкую частушку я запомнила на всю жизнь!)
Оправившаяся от растерянности Люба соскочила со сцены, догнала женщину, у них началась борьба за микрофон. Подбежали еще несколько наших сотрудников. Быстрее всех среагировал наш звукооператор – одним щелчком он отключил все микрофоны. Разгулявшаяся дама, поняв, что микрофон не работает, швырнула его на снег и продолжила свое выступление без технических средств. Её и так было хорошо слышно! Кое-где в толпе раздались аплодисменты. А поддатая бабёнка орала прямо под носом у Кострина:
— Говорят, что я старуха,
Только мне верится!
Ну, кака же старуха –
Всё во мне шевелится!
Не знаю, что там шевелилось у неё, а у меня точно зашевелились волосы на голове от предчувствия неминуемых неприятностей. Мы встретились глазами с Костриным, и он недвусмысленно покачал головой. Потом в сопровождении семьи он гордо удалился с площади.
После Нового года в кабинете Председателя райисполкома собрались руководители и директора предприятий на очередное совещание. Такие совещания проходили регулярно каждый месяц.
Выслушав просьбы и предложения, устроив прилюдную выволочку провинившимся, Кострин вперил свой тяжелый взгляд в меня. Я не успела и рта раскрыть, как он с усмешкой сказал:
— А, культура! Ну, если у вас на всю площадь похабные песни поют, так о чем ещё говорить?
И так вот с полгода он меня травил. На улице лето, а он мне Новый год припоминает. Ревела, пробовала увольняться – не отпустили. И вдруг радость – Кострин пошел на повышение! Забрали его в область! Вместо него пришел Борис Алексеевич. Человек кристальной честности, исключительной доброты, понимающий и стремящийся помочь. Бывали и среди начальников исключения, к счастью.